ООН: заявление для СМИ Верховного Представителя ЕС Жозепа Борреля после выступления в Совете Безопасности ООН

Доброе утро,  

Спасибо, что пришли на эту пресс-конференцию.  

Очевидно, что ООН хорошо отражает состояние мира в целом. 

Отсюда вам хорошо видно, как назревают кризисы и как в большинстве случаев меры реагирования на них блокируются или оказываются недостаточными. А война в Украине повышает напряженность во всем мире.  

Но за последние два года у меня также сложилось впечатление, что многие страны все еще ждут решений от ООН.   

И многие из них даже считают перспективным усиление роли Европейского Союза.  

Такое отношение видеть отрадно.  

И сегодня, когда я в третий раз выступал с докладом для Совета Безопасности в качестве Верховного Представителя Европейского Союза, то также отметил общее впечатление, что Европейский Союз делает многое и люди ожидают от нас еще большего. [У меня сложилось такое ощущение] по реакции 14 членов Совета Безопасности; только у одной страны был совсем иной настрой — а 14 очень высоко ценят то, что делает Европейский Союз, и просят его о дальнейших действиях.  

Итак, давайте для начала поблагодарим Мальту за председательствование в этом месяце [в Совете Безопасности ООН] и за приглашение. 

В Совете Безопасности я выступаю уже в третий раз, и, к сожалению, каждый раз с одними и теми же сообщениями. Вновь вынужден сказать, что мы столкнулись с нехваткой мультилатерализма, с чрезвычайными ситуациями глобального масштаба, что нам нужны коллективные решения — что коллективно нам недостает силы — что нужно быть сильнее. 

На этой неделе, когда подходит годовщина [начала] российской [агрессии] против Украины, особенно важно подчеркнуть необходимость реализации многосторонних решений.  

Ведь в мире, где нормализуется незаконное применение силы — и притом постоянным членом Совета Безопасности, нет надежды на прогресс, правосудие и свободу. Эти важные вопросы необходимо обсудить.  

Мне представляется, что мое утреннее выступление в Совете Безопасности ООН подчеркнуло положительный вклад Европейского Союза в мировую повестку дня. И я признателен 14 из 15 членов Совета за положительную оценку, в частности, нашего сотрудничества с Африканским Союзом по вопросам мира и безопасности, с азиатскими партнерами — в сфере инфраструктурной сопряженности [и] в сфере изменения климата, где идет одна из крупнейших битв современности. 

Нам нужно ускорить «зеленый» переход, но он должен быть справедливым — иначе его просто не будет. Не будет, потому что от этой проблемы больше всего страдают те, кто меньше всего участвовал в ее создании. 

Именно поэтому — и у меня была возможность подчеркнуть, как для нас это важно — мы являемся крупнейшим [в мире] источником бюджетного финансирования климатических инициатив. Ресурсов, конечно, недостаточно, но крупнейший источник климатического финансирования — [мы], Европейский Союз, мы выделяем €23 млрд в год. 

Оперативность нашего реагирования на пандемию и оперативность нашего реагирования на войну в Украине явно воспринимаются многими как пример решимости, которую им хотелось бы видеть от нас и по другим острым вопросам: развития, климата.  

И да, мы огромный — самый крупный — донор на цели сотрудничества [в интересах развития]. Но нужно делать еще больше. 

Для меня очевидно, что — будучи крупным донором — мы должны быть готовы обсуждать вопросы развития на равных [условиях] с нашими партнерами. Нужно работать над реформированием мировой финансовой архитектуры, чтобы сделать ее более равной, справедливой и эффективной.  

И нам нужно начать эту беседу и обеспечить [результаты], чтобы сделать мировую финансовую архитектуру [более справедливой] и [более] эффективной. Нужно сделать так, чтобы страны ЕС активнее проявляли лидерство в советах директоров Международного валютного фонда и Всемирного банка.  

Прежде всего, нужно [помнить], что смысл не только в том, чтобы проявить солидарность. Смысл в том, чтобы прояснить наши интересы и прояснить геополитическую позицию Европейского Союза. Думаю, это следствие того ландшафта, который создала российская агрессия против Украины: поскольку мы делаем больше, нас должны воспринимать как сторону, готовую ставить под вопрос имеющуюся институциональную структуру, открыто и на равных общаться с нашими партнерами во всем мире. 

И сегодня я представил некоторые из наших дел — не слов, а дел. 

В Афганистане, где мы не приемлем устанавливаемый режимом талибов «гендерный апартеид». Это настоящий «гендерный апартеид». И мы не будем вести дела как раньше с [фактическим] правительством Афганистана, но мы не можем бросить афганских женщин, которые тогда окажутся наказанными дважды, — во-первых, вследствие принятого талибами решения, а во-вторых, из-за прекращения нашей помощи на цели развития.  

В Сахеле, где обстановка продолжает ухудшаться в очень сложном политическом контексте. Мы должны вести переговоры с местными партнерами, осмотрительно и осторожно с Мали и Буркина-Фасо, но развивая партнерство с Нигером и Мавританией. Мы только что, в прошлый понедельник, запустили новую миссию военной помощи в Нигере.  

На Западных Балканах — в рамках нашей миссии EUFOR/Althea и взаимодействия с новыми властями Боснии и Герцеговины. [А также] диалога с Косовом и Сербией. В следующий понедельник я проведу новый диалог высокого уровня с Белградом и Приштиной. 

Так что, думаю, общую картину того, что делает Европейский Союз во всем мире — в частности, я имею в виду более 20 миротворческих миссий и более 5 000 работающих там сотрудников, а также статус крупнейшего донора (вспомним о 2 млрд экспортированных и переданных безвозмездно доз вакцины во время пандемии) — следует подчеркивать в рамках политического подхода, чтобы нас считали стороной, готовой посмотреть, что не работает в имеющейся архитектуре безопасности, финансирования, мирового управления в целом. Мы можем это сделать в «Большой семерке», «Большой двадцатке» [и] здесь, в ООН. 

От некоторых послов я слышал, что им действительно хотелось бы больше Европы. Они хотят, чтобы Европа действовала больше. Не только в предоставлении финансовой помощи, но и в размышлениях вместе с ними над тем, как можно улучшить архитектуру мирового управления. 

Выбивался только голос России, представившей картину Европейского Союза, имеющую больше отношения к [психиатрии], чем к политике.  

Мне кажется, мы вступаем в область паранойи и гротескного представления о том, что такое Европейский Союз и что он делает.  

У меня [не было] возможности в конце ответить. Но, честно говоря, если кто-то поверит, что Россия — пример с точки зрения свободы прессы [в сравнении] с остальным миром, в особенности с Европейским Союзом — то он живет на другой планете. Он живет в совершенно параллельной реальности. И говорить с тем, кто так представляет факты, становится абсолютно невозможно или бесполезно.  

Выступление российского делегата было хорошим примером дезинформации, которую они ведут ежедневно: передергивание, фальсификация данных, «что они говорят», «что вы делаете» — переход в пространство, уже не имеющее отношения к политике.  

Оно имеет отношение к тому, что [Джордж] Оруэлл с большой готовностью назвал бы тем языком [новоязом], искажающим реальность так, что политический диалог, честно говоря, становится бесполезным. Потому что нельзя вести политических бесед с теми, кто представляет вещи так, как представил их российский посол: про «моральную извращенность тех, кто хочет заставить мужчин стать женщинами и наоборот» и «разрушении моральной основы гендерных отношений»... 

Честно говоря, меня очень удивило то, как они все представляют. Думаю, это часть совершенно искаженной реальности, из-за которой сложно считать Россию собеседником, с которым возможна политическая, разумная беседа, основанная на фактах и идеях, в целях прихода к каким-то договоренностям.  

Увы, так оно и есть. Мне очень жаль, что все так, но я очень рад, что такое отношение только у России. Остальные 14 стран твердо стояли ногами на земле и признавали, что, конечно, Европейский Союз [вносит] важный вклад в дело мира и безопасности на планете — конкретными способами, [с] конкретными фактами, в конкретных местах, с помощью конкретных дел. 

И думаю, что, в конечном итоге, эта встреча была очень полезна для того, ради чего я [сюда] приехал: чтобы представить Европейский Союз как сторону, вносящую вклад в улучшение мира, с помощью наших финансовых ресурсов и действий, не ограниченных реакцией на российскую агрессию против Украины — это не единственная проблема в мире, это не единственный кризис в мире, это не единственное, что беспокоит наших партнеров. 

И нужно понимать, что мы просим их поддержать Устав ООН не в этом конкретном случае. Универсальные ценности должны реализовываться универсально, в любой момент, в любом месте, для всех. 

Это моя обязанность как Верховного Представителя ЕС, и такова воля Европейского Союза. 

Спасибо. 

Вопросы и ответы 

В: У меня вопрос по Украине. Несколько выступающих на Генеральной Ассамблее просили о переговорах, но признаков переговоров от сторон нет. Что нужно, чтобы обе стороны приступили к серьезным переговорам — помимо, конечно, вывода российских сил из Украины? 

Все за мир; я не слышал, чтобы кто-то выступил за войну. Нет, открыто и явно никто не приходит сюда и не говорит: «Хочу еще войны». Все говорят: «Хочу мира». Хорошо, отлично. А какого мира и как? Давайте от приятных слов переходить к практике.  

Нельзя ставить на один уровень агрессора и жертву агрессии. Нельзя просить Украину не обороняться. К сожалению, могу сказать, что Россия пока не подавала позитивных сигналов даже минимальной готовности работать [в направлении] мира. Реальность такова. 

Все, кто бывал в Кремле, вернувшись, говорят, что «Путин сказал, что будет продолжать эту, скажем так, специальную военную операцию, пока не достигнет военной цели, которой он не добился». 

И что случилось сегодня? 50 000 выстрелов российской артиллерии. Это факт: 50 000 выстрелов российской артиллерии. Столько же, сколько вчера, и, я боюсь, столько же, сколько завтра.

Так вот, если хочешь говорить о мире, перестань бомбить. Те, кто говорят, что путь к миру – это «прекратить военную поддержку Украины, и тогда будут переговоры» — что это за наивность? Нужно оказывать Украине военную поддержку, пока Россия не перестанет ее бомбить. Пока Россия бомбит, нужно оказывать [Украине] военную поддержку. 

Конечно, я ценю людей, которые стремятся к миру и просят прекратить военную поддержку, но как мы можем прекратить оказывать военную поддержку тому, на кого нападают каждый день? Так что мы хотим мира, не исключаем никаких переговоров, но пока их нет, придется и дальше поддерживать Украину. 

В: Во-первых, как Вы понимаете речь, произнесенную сегодня Венгрией [Министром иностранных дел Венгрии Петером Сийярто] сегодня [на заседании Генеральной Ассамблеи ООН]? И во-вторых, считаете ли Вы, как пытаются убедить нас многие европейские дипломаты, что Китай все еще нейтрален? 

Речь моего коллеги из Венгрии в [Генеральной] Ассамблее сегодня я не слышал. Нет, честно говоря, не слышал. Наверное, она очень интересна, но я ее не слышал. Так что сложно судить о том, чего не слышал. 

В: Он высказался против санкций, против направления оружия в Украину и против всех европейских принципов в целом. 

Даже если против всех европейских принципов, они их поддерживают. Поддерживают. Для введения санкций нужно единогласное решение, и Венгрия участвовала в его принятии. И Венгрия несет свою долю расходов на военную поддержку Украины. 

В: Откуда эта риторика? 

Не берусь толковать своего венгерского коллегу. Я ссылаюсь только на факты, а факт в том, что Венгрия — на практике — делает возможным принятие санкций и оказание военной поддержки, поскольку ее голос нам нужен. И они это поддержали. 

В: А по Китаю? 

А [по] Китаю я могу сказать только то, что в моей беседе с китайским Госсоветником [Ван И] — с которым, нужно признать, у меня многолетние добрые личные отношения, — когда я спросил его о возможности военной поддержки России со стороны Китая, он ответил очень ясно и уверенно. Могу только повторить то, что сказал мне он: «Китай не поставляет и не будет поставлять России оружия». Это часть их внешней политики — не вооружать стороны конфликтов. 

Нам, конечно, нужно сохранять бдительность. Нужно сохранять бдительность, но если говорить с Китаем об этом, то вот его четкий ответ. 

В: Раз уж Вы заговорили о мире и абсурдности разговоров о мире, пока в Украине по-прежнему падают бомбы. Говорят, что оппоненту — любых переговорах — нужно построить золотой мост, по которому он может отступить. Так вот интересно, мыслит ли так кто-то в Европейском Союзе и как может выглядеть такой золотой мост. И второе: мы знаем, что украинцы воспряли. Не впервые, мы знаем, что они хотят вступить в Европейский Союз. Они воспряли у себя внутри страны, потому что хотят в Европейский Союз. И у меня вопрос: стоит ли Европе, например, предложить украинцам такой вариант, когда они отдают часть Донбасса России в обмен на вступление в Европейский Союз и сопутствующую ему безопасность? 

Хрустального шара для гаданий у меня нет; я не знаю, как дальше пойдет война. К сожалению, боюсь, что она будет продолжаться. Но не знаю, что и когда произойдет. Я знаю, что у меня есть возможность каждый день следить за тем, что происходит, и каждый день я вижу, что усиливаются российские атаки. Все более интенсивно наращивается концентрация российских войск. Перед вторжением было собрано 150 000 солдат. Сейчас на фронте 300 000 солдат — то есть вдвое больше, чем на момент начала вторжения. Ведутся обстрелы, по 50 000 снарядов ежедневно. С этой реальностью мне приходится сталкиваться, и с ее учетом я думаю, что нужно делать то, что мы делаем: оказывать военную поддержку Украине — при участии Венгрии — и налагать санкции на российскую экономику — с согласия Венгрии, за что ей спасибо — и стараться изолировать Россию дипломатически — вот, что мы сейчас стараемся делать. А когда представится возможность попытаться провести переговоры, мы первыми готовы к ним. Мы первыми начнем инициативы, которые могут способствовать миру. И одно другому не противоречит. С одной стороны, мы поддерживаем страну, на которую нападают. С другой стороны, нужно оставлять возможность для прекращения огня и для переговоров. На каких условиях? Мы [уже] сказали: соблюдение территориальной целостности Украины, соблюдение суверенитета Украины, требование привлечения виновных к ответственности и выплаты репараций. Для нас это рамочные условия любых разговоров. Когда и как, не знаю. Но хочу уточнить, что не мы блокируем переговоры. Мы к ним готовы и всегда будем готовы. 

 В: Один из важнейших вопросов, которые поднимал один выступающий за другим, — плачевное состояние, в котором оказался мир из-за войны в Украине. Поднимается тема вероятности «Третьей мировой войны», если происходящее сейчас не закончится, и применения ядерного оружия. Как Вы на это смотрите: обеспокоены ли, встревожены ли? Как это предотвратить, помимо попыток начать мирные переговоры, чего, как видно, не старается делать ни одна сторона? И небольшой вопрос по упомянутому Вами гендерному апартеиду в Афганистане. Есть ли способы реально решить этот вопрос с «Талибаном»? 

С «Талибаном» общаться [само по себе] проблематично. Вы знаете, что он не признан, что у Европейского Союза есть команда в Кабуле, [через которую] мы пытаемся связаться с талибскими властями. Мы знаем, что в их [собственных рядах] есть серьезные разногласия. Существует вертикаль политического курса Эмира, по сути, считающего, что девочки не имеют права существовать как человеческие существа, готовые учиться, что [их] нельзя пускать [в школы]. Но другие люди, другие талибские правители, против этого. Потому что считают, что они [изолируют] Афганистан от мира и создают себе серьезные проблемы. Так что нужно пользоваться этим расколом в «Талибане» и оказывать давление.  

В [части] давления — политического и экономического — нюанс в том, кто его поддерживает. Потому что, если завтра я прекращу любую финансовую поддержку Афганистана через неправительственные организации (НПО), предоставляющие товары для удовлетворения базовых нужд, я не хочу создавать афганцам двойные проблемы. Таким образом, нужно наказать [фактическое] афганское правительство и постараться избежать того, чтобы это наказание коснулось непосредственно населения. А это сложный баланс, как и вооружение Украины без того, чтобы стать стороной конфликта, сложное и хрупкое равновесие.  

Так что надо оказывать политическое давление на [«Талибан»], стараться пользоваться расколом [среди] правителей Афганистана, держать связь с гражданским обществом, по возможности максимально поддерживая людей – не власти. Это нужно делать. Чудес не бывает, это повседневный труд.  

Касательно мира и того, что делать с войной в Украине, к уже сказанному добавить ничего не могу. Это война на истощение; это не Третья мировая. Это не мировая война, но она глобализована. Очень глобализована. Более чем глобализована.  

В этой войне у всех есть если не роль, то хотя бы влияние. Посмотрите, [как] Северная Корея и Иран поставляют России оружие. Так называемый «Запад» вовлечен полностью. Есть колеблющиеся государства, которые никак не участвуют. Но затрагивает [это] всех из-за высоких цен на энергоносители и продовольствие, создающих высокую инфляцию. Из-за высокой инфляции всем центробанкам мира приходится повышать ставки, разом, как никогда раньше. А это провоцирует экономический спад, и восстановление после пандемии невозможно ни для кого в мире. Так что если на меня не сбрасывают бомбы или я живу в другой части планеты, это не значит, что война меня не касается. Да, она влияет на мировую экономику. У нее глобальные последствия. Эта война токсична для всех в мире. Так что нужно противодействовать ей и требовать немедленного прекращения военных действий. Но кто [их] должен прекращать? Тот, кто их начал. Тот, кто их продолжает. Сегодня меня спросили: «Зачем вы шлете в Украину танки?» Почему бы не спросить у Путина, который первым отправил танки в Украину? А то такое впечатление, будто он никогда не отправлял танки в Украину. 

В: Вы много говорили об Украине. Каково будет действие этой резолюции Генеральной Ассамблеи, [если она] не подкреплена средствами реализации? Будет ли оно больше, чем у первой принятой резолюции? Люди спрашивают, что делает ООН для прекращения этой войны. Она подрывает всю систему ООН? 

Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН не какая-то бумажка. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН отразила обеспокоенность международного сообщества. А если ООН не может сделать больше, то не потому, что Генеральный секретарь [ООН Антониу Гутерриш] не хочет [сделать больше]. Я помню, как Генеральный секретарь поехал в Москву и вернулся с тем, с чем и поехал туда. Если ничего больше не получается, то из-за отсутствия воли со стороны России. 

В: И больше ничего не сделать? 

Вы не хуже меня знаете систему ООН. 

В: Вчера на пресс-подходе Министр иностранных [дел Украины] Дмитрий Кулеба сказал: «Некоторые страны заняли сторону страны, нарушившей Устав ООН». Он назвал Исламскую Республику Иран, поставляющую России беспилотники и военную помощь и нарушающую Устав ООН. Как Вы знаете, Исламская Республика нарушает Резолюцию 2231. Пока Вы в Нью-Йорке, собираетесь ли говорить с членами Совета Безопасности на тему иранских беспилотников и собираетесь ли говорить об этом с должностными лицами Исламской Республики? 

Говорю каждый день. И [при] каждой возможности: напрямую с иранцами и каждый раз, когда выдается случай выразить обеспокоенность в связи с тем, что Иран поставляет оружие России. Но знаете, тут ведь ничего нового. Каждый раз, когда я говорю с иранским коллегой Министром иностранных дел [Хоссейном Амир-Абдоллахияном], у меня есть возможность выразить свое решительное осуждение внутренних репрессий в Иране, [подавления] демонстраций, [использования] смертной казни, поставок России беспилотников и недостаточного сотрудничества с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ).